* * *

Петр закрыл за мной ворота.

– Су-дье! – старательно, по слогам произес он, переиначив иностранное слово на привычный лад, и требовательно уставился на меня в ожидании восхищенной гримасы – дескать, во дает, силен, собака, мать его! Смятения чувств я, прямо скажем, не испытывал, но исполнил свой мимический долг и аккуратно переместил ступню с тормоза на газ.

Здешний охранник не полиглот; сомневаюсь, честно говоря, что он осилил какой-нибудь иностранный язык хотя бы в рамках убогой школьной программы. Но его снедает благородная страсть коллекционера. Петр собирает, записывает и заучивает наизусть формулы прощания на разных языках. Чопорному литовскому «sudie» я сам его научил, блеснул эрудицией, а это было непросто, всякие там «гуд бай», «ауфидарзейн», «адью», «чао», «аста ла виста» и даже «до видженя» Петр узнал задолго до моего появления в этом дачном поселке, обитатели которого пересекают всевозможные государственные границы чаще, чем порог охраняемых Петром врат. Я оказался очень полезным знакомством: старожилов и их гостей любознательный охранник давным-давно выпотрошил, а в его белом линованном блокноте осталось еще много чистых страниц.

Я вошел в его положение и взялся пополнять коллекцию. Благодаря мне в блокноте Петра появились татарское «сау булыгыз», эстонское «нягемисени», голландское «дуй», латышское «уз рэдзэшанос» и венгерское «висонтлаташа»; за зиму его коллекция украсилась узбекским «хаер саламат булсин», гэльским «дья дыт», грузинским «нахвамдис» и одиозным китайским «хуй цзиень», а я все не мог успокоиться, продолжал расспрашивать знакомых и открывать словари в книжных магазинах – в те редкие дни, когда выбирался в Москву.

Не то чтобы мне так уж нравился охранник Петр, скорее наоборот, у деда благодарность за безупречную службу в органах на лбу написана, а подобные надписи, скажем так, не совсем в моем вкусе. Но у меня страсть пополнять чужие коллекции. Как начал в пять лет таскать отцу все найденные на улице ключи, так до сих пор не могу остановиться.

Однако петровская эпоха в моей жизни закончилась; вряд ли я когда-нибудь сюда вернусь, разве что в гости к Пашке, любезно одолжившему мне свой белокаменный терем для сложной, но поучительной лабораторной работы на тему: «Сведет ли меня с ума зима в Подмосковье?» Результат, на мой взгляд, вышел отрицательный; впрочем, со стороны, говорят, виднее. Ну вот и проверим, встреча с крупнейшими экспертами в этой области состоится не далее чем завтра.

– Са-ё-нара, Филипп Карлович, – пробасил мне вослед страж ворот.

По большому счету, у человека нет ничего, кроме времени и способности осознавать его течение; впрочем, у подавляющего большинства способность эта изрядно притуплена, но меня миновала милосердная длань небесного анестезиолога, я постоянно, всем телом ощущаю, как течет через меня время, проливается через край, утекает. К этому я более-менее привык, вернее, научился отвлекаться , но в Москве время хлещет из меня как кровь из рваной раны, так стремительно, что только искренняя ненависть к агрессору помогает мне не удариться в панику.

Первым пунктом программы у меня значится Старомонетный переулок в Замоскворечье, одна из четырех квартир, купленных по случаю во времена моей персональной эпохи больших денег, бурной и непродолжительной. Теперь они обеспечивают мне безбедное и восхитительно бессмысленное существование. Я, кстати, еще в пятом классе, начитавшись романов из отцовской библиотеки, честно написал в сочинении, что, когда вырасту, хочу стать рантье. Это была моя первая двойка по литературе и третий, если не ошибаюсь, грандиозный скандал с участием завуча, даже Карла вызвали в школу; он, впрочем, разочаровал педагогов, горячо одобрив мой выбор, хотя смеяться, конечно, мог бы и поменьше.

И чего, спрашивается, было шум поднимать, вышло-то все по-моему, как всегда – уж если я чего-нибудь захочу по-настоящему , так и будет, даже если ради этого придется изменить государственный строй на одной шестой части суши; мне бы теперь еще вспомнить, как это – хотеть по-настоящему . Давно уже ни хрена не получается, я и пробовать перестал.

Квартира в Старомонетном – самая маленькая и неустроенная, единственная, которую я не сдаю. Считается, что я здесь живу, на самом деле, большую часть времени тут просто хранится барахло и пылится мертвая араукария, чья неуспокоенная душа, не сомневаюсь, гремит по ночам призрачными осколками глиняного горшка. Должна же быть в моей жизни хоть какая-то мистика.

Вот и сейчас я просто прибавил к куче хлама еще две сумки, извлеченные из багажника, даже проветривать помещение не стал – некогда, потом когда-нибудь, или никогда, поживем – увидим.

Далее – Белорусский вокзал. Дорожный саквояж в камеру хранения, жетон с номером в карман, и бегом наверх, новый владелец моего «Фольксвагена» уже ждет, нахохлившись, под часами. Машину он осматривал третьего дня, остался доволен настолько, что почти утратил способность торговаться; всего-то хлопот – отдать ключи и заранее приготовленную генеральную доверенность, забрать деньги – минутное дело. Я всегда стараюсь избавиться от машины, если уезжаю из города больше чем на месяц, а вернувшись, покупаю новую, практически первую попавшуюся, мне лень подолгу выбирать, и, по правде говоря, не имеет значения, на чем ездить, поначалу я в восторге от любого автомобиля, просто потому, что он новый, а через неделю надоест, мне быстро все надоедает, и знал бы кто, как я сам себе надоел за тридцать лет и три года.

Из Замоскворечья пешком до Малой Дмитровки, эспрессо, еще один эспрессо, Пашка наконец явился, отдаю ключи, сославшись на дела, отказываюсь от предложения пообедать. Он классный, мутная рыба с добрейшим сердцем, он, как говорится, настоящий друг , точнее, редчайшая разновидность приятеля, готового, в случае чего, помочь делом, легко, на бегу, искренне полагая всякий свой великодушный поступок сущей ерундой, а единственной адекватной реакцией спасенного – разовую устную благодарность; словом, Пашка настоящее сокровище, но мне не о чем с ним говорить, и не только с ним. По идее, молчание должно было осточертеть мне за эту зиму, но я только начал входить во вкус, поэтому обедать буду один. Или вовсе не буду, жрать мне, кажется, тоже надоело, хотя время от времени хочется, конечно, но сам процесс – изо дня в день одно и то же, жевать, глотать, тьфу.

Теперь книжный магазин и еще один книжный магазин, Карл спохватился в последний момент, длиннющий виш-лист вчера прислал, всех его заказов я, конечно, не исполню, тут, по-хорошему, хотя бы неделя на поиски нужна, но примерно четверть списка мне вполне по силам. Чашка кофе на бегу, потом еще одна – на этой стадии мне требуется не столько кофеин, сколько пауза, чтобы перевести дух, проглядеть купленные книги, покоситься на часы, вздрогнуть, выругаться, вскочить, шаря в карманах, и, не дожидаясь сдачи, убежать. До поезда всего пятьдесят минут, а мне еще предстоит долгая изматывающая поездка на Белорусский вокзал, целых, страшно сказать, две остановки на метро.

Сделал всего ничего, даже пожрать не успел, а шести часов моей жизни как не бывало – обычное дело, в Москве все так живут, вечно ни черта не успевают, кроме самого необходимого, да и то за счет сна; здесь, кажется, нет ни одного человека, который может позволить себе спать, сколько хочется, даже дети хронически недосыпают. Однажды жители этого города сойдут с ума от усталости, остается надеяться, что все в один день, так им будет проще освоиться, а я сюда – ни ногой, по крайней мере, в ближайшие месяцы, а потом будь что будет.

Истекая временем, я рухнул на бархатное, синее с золотом, покрывало и вознес привычную дорожную молитву: «Пожалуйста, Господи, никаких соседей, будь человеком, очень Тебя прошу». Окажись я сам на месте Бога, вряд ли потрудился бы исполнять капризы церковно необработанного мизантропа, вспоминающего обо мне только перед отправлением очередного поезда дальнего следования, однако Он, в отличие от меня, не мелочен, молитва, как всегда, подействовала, в мое купе никто не вошел. А когда поезд потихоньку отполз от платформы, края рваной раны стали затягиваться, время мое загустело и замедлило ход, так что при известном воображении вполне можно было представить, что его хватит еще очень, очень надолго, а может быть, даже навсегда . Прежде у меня это получалось, а теперь не очень, но надо стараться.

Проводница забрала билет, включила телевизор и, не дав мне опомниться, ушла. Бедняжка, надо думать, убеждена, будто включить телевизор – благодеяние такого масштаба, что мнения облагодетельствованного можно не спрашивать, кто же в здравом уме от своего счастья откажется? Считается, вероятно, что каждая минута, проведенная в тишине, – почти непереносимое мучение; возможно, это уже неопровержимо доказали британские ученые и увидели из космоса астронавты. Прежде пассажиры добирались до станции назначения истерзанные молчанием, едва живые от этой муки, а теперь наступил золотой век, еще немного, и конфискация телевизора останется единственным уголовным наказанием; впрочем, ООН быстро приравняет этот варварский метод к пыткам и искоренит повсеместно, можно не сомневаться.

Я бы мог еще долго исходить желчью, но наконец нашел тщательно замаскированную кнопку, выключил визгливую дрянь и, довольный собой, уставился в окно. За окном мелькали подмосковные дачи, по большей части, скромные деревянные курятники. Солидные дома, вроде моего бывшего загородного убежища, возле железнодорожного полотна не строят. Москва осталась позади, и черт с ней, я живу здесь только ради немыслимого счастья регулярно ее покидать. Страшно подумать, какой кайф я словлю в тот день, когда наконец уеду из Москвы навсегда, того гляди сердце не выдержит. Оно и сейчас-то едва справляется, отвыкло за зиму от бурных положительных эмоций, поэтому придется посетить вонючий тамбур и испепелить там сигарету-другую, этот процесс чрезвычайно меня успокаивает.

Справедливости ради следует отметить, что в тамбуре, вопреки моим прогнозам, пахло не жжеными портянками – обычный аромат практически всех сортов сигарет, какие можно найти в широкой продаже, включая самые пафосные, они, честно говоря, даже хуже прочих – но медом и черносливом. В смысле, великолепным трубочным табаком, на фоне которого даже я со своей благородной вишневой самокруткой буду тварью смердящей – непривычная позиция. На радостях я даже извинился.

– У меня хороший табак, но не трубочный, так что сейчас испорчу атмосферу, простите.

Обладатель трубки, чье лицо было почти полностью скрыто под длинным замшевым козырьком жокейской кепки с наушниками, сперва снисходительно отмахнулся – дескать, делайте, что хотите, но потом вдруг уставился на меня с доброжелательным любопытством ученого-орнитолога, обнаружившего редкий экземпляр древесного гриба – вроде не по его специальности находка, а все равно интересно. И я тут же пожалел, что заговорил, дал ему повод ответить, теперь, вместо того чтобы спокойно покурить, придется поддерживать светскую беседу, кто меня за язык тянул, эх.

– Вам придется многому научиться, – внезапно сказал он. – А то совсем пропадете.

Его реплика меня развеселила, по крайней мере, такое начало совершенно не походило на традиционную болтовню попутчиков о погоде и ценах на спиртное в пунктах отправления и прибытия. Так что я не стал ограничиваться вежливым кивком, ответил по-человечески.

– Учиться я уже пробовал. Три незаконченных высших, скучное оказалось занятие. Но до сих пор вроде не пропал.

– Да я не о высшем образовании. Скорее о разных практических навыках. Очень хорошо, когда человек, земную жизнь пройдя до половины , умеет водить автобус, говорить, к примеру, на датском и чешском языках, фотографировать, просыпаться в тот момент, когда сочтет нужным, накладывать грим, взламывать замки и печь пироги… – начал обстоятельно объяснять обладатель трубки и капюшона. Но вдруг запнулся на полуслове и махнул рукой: – Ладно, не обращайте внимания. Сами разберетесь. По ходу дела.

Я собрался было ответить вежливо и снисходительно, дескать, спасибо за доверие, разберусь непременно – но мой попутчик уже отвернулся к окну и окружил себя такой плотной завесой табачного дыма, словно к цирковому фокусу с исчезновением приготовился; исчез он или просто отправился потом на свое место, неведомо, потому что я ушел раньше и больше его не видел – ни в тамбуре, ни в коридоре, ни за приоткрытыми дверями чужих купе, ни даже на платформе в Вильнюсе, хотя это как раз легко объяснимо, он мог преспокойно выйти в Смоленске, Минске или на любой другой промежуточной станции.

Я люблю спать в поездах, но железнодорожное расписание редко согласуется с моим режимом дня. Эти негодяи так и норовят прибыть к месту назначения с утра пораньше и испортить мне все удовольствие. Поезд Москва – Вильнюс не исключение; в этом смысле он даже хуже прочих: заснуть мне удается, в лучшем случае, около трех, а в половине шестого приходят белорусские пограничники, еще час спустя – литовские. С ними, впрочем, общается мой автопилот. Звезд с неба он не хватает, но показывать документы и приветливо говорить таможенникам волшебную формулу: «Только личные вещи» – обучен. Однако в семь проводница приносит горчайший в мире кофе, доверчивый автопилот пробует его, соблазнившись запахом, и вот тогда-то просыпаюсь я, такой злой и несчастный, что бедняге автопилоту страшно оставаться в одном купе с этим типом. Обычно он запирает меня в туалете, благо там всегда есть чем заняться – например, бритьем, с которым мой автопилот в одиночку, увы, не справляется, сколько его ни учи.

А ровно в семь сорок пять мы с автопилотом выходим на перрон. Я несу саквояж, а он бежит к банкомату за наличностью, я кормлю монетами кофейный автомат, а он оглядывается в поисках таксистов, я говорю: «Нет уж, пешком», – а он раздраженно фыркает: «Тогда справляйся сам, я умываю руки», – и поспешно прячется на одной из окраинных планет моего внутреннего космоса, еще не открытых моими внутренними астрономами. А я иду в город – пешком, с тяжеленным саквояжем в одной руке и теплым картонным стаканчиком в другой, оставляя за собой шлейф кофейного аромата.

С каждым шагом, по мере повышения уровня кофеина в крови, органическая жизнь кажется мне все более приемлемым занятием; минут через десять, выбрасывая пустую картонку в урну на улице Базилиону, я уже согласен считать бытие скорее удовольствием, чем тяжелой работой, и это правильно, потому что только в таком настроении можно входить в Старый Город через Врата Зари, под ликующий птичий гвалт, благодатным дождем изливающийся с небес. У самых ворот я всегда замедляю шаг, и тогда поднимается ветер, он бесцеремонно подталкивает меня в спину – дескать, давай, не мешкай, заходи. Я делаю шаг, другой и третий, ступаю под свод, и птичьи вопли превращаются в колокольный звон, выхлопные газы становятся ладаном и миррой, а кофеин в моей крови – качественным опием. Уверен, если бы у меня была с собой тыква, она бы непременно превратилась в карету, но я вечно забываю пройти мимо центрального рынка и купить экспериментальный образец.

Я вхожу в Старый Город – на заре, через Врата Зари, скулы мои пылают, глаза леденеют, а дыхание замирает. Я бесчувственное бревно; по крайней мере, это словосочетание столь часто звучало в мой адрес, что было бы глупо продолжать считать себя чувствительным куском мяса, но Вильна как-то сумела ухватить меня за сердце и с тех пор не отпускает. Рука ее ласкова, но тверда, поэтому лучше не трепыхаться; я, впрочем, даже рад, что так получилось. Приезжать в этот город – праздник, который я могу устраивать себе так часто, как пожелаю, поэтому вряд ли я когда-нибудь переберусь сюда окончательно, знаю ведь, каков будет итог: поселюсь в Старом Городе, стану дрыхнуть до полудня и раздражаться от необходимости выходить на запруженную туристами улицу; помаявшись, заведу новую зазнобу где-нибудь в радиусе тысячи километров от дома, а это чертовски глупо, лучше Вильны все равно ничего не придумаешь, поэтому следует оставить все как есть.

Апрель только начался, так что по пустынным верандам виленских кофеен гуляет ветер, а внутри нынче не курят – сами виноваты, потеряли роскошного клиента в моем лице, первая утренняя сигарета уже полчаса нетерпеливо ворочается в портсигаре, не хочу ее мучить. Поэтому «роскошный клиент» покупает очередной картонный стаканчик горькой бурды в первом попавшемся газетном киоске, размещает свое роскошное тело в роскошном пальто на сырой скамейке в чужом дворе и достает из одного кармана портсигар, из второго – зажигалку, а из третьего – телефон. Карл еще наверняка спит, поэтому звоню Ренате: приехал, иду пешком, не волнуйся. Господь с тобой, Фелечка, отвечает она, зачем бы мне волноваться? До сих пор не пропал без присмотра, а теперь уже захочешь – не пропадешь, большой мальчик, раньше надо было.

Рената кладет трубку, и я снова остаюсь один. Ну и дурень, пропасть – и то не сумел, балбес несчастный. В твои годы все приличные люди уже давным-давно без присмотра пропали, некоторые даже и по два раза, а ты? Стыдно должно быть, – говорю я себе, мой внутренний голос старательно копирует интонации Ренаты, которая через полчаса будет кормить меня завтраком, и если есть на свете счастье, то это – оно.

Но, да, только через полчаса, никак не раньше. Мой автопилот не напрасно порывался взять такси у вокзала. Карл живет на противоположном краю городского центра, на короткой, узкой улице, застроенной почти игрушечными трехэтажными домами. Об ее название – Савицкё – можно оцарапать язык, но достаточно поглядеть по сторонам, и раны затянутся. Савицкё настолько не похожа на все остальные виленские улицы, что свернувший туда случайный прохожий обычно останавливается, словно бы упершись в невидимую стену, и растерянно оглядывается по сторонам: где я? В Вильне, где же еще, хотя улица Савицкё действительно кажется фрагментом захолустного немецкого городка, отстроенного где-нибудь на рубеже прошлого и позапрошлого веков; похоже, реальность в этом месте на миг отвлеклась, забылась, задумалась о чем-то своем и по рассеянности свернулась аккуратным тевтонским крендельком.

Посреди этого пряничного квартала Карл умудрился выкупить целый подъезд, от подвала до мансарды, увенчанной островерхой красной башенкой с флюгером. То есть сперва он купил квартиру с мансардой наверху, а потом соблазнил соседей снизу ценой вдвое выше тогдашней рыночной. Вовремя успел, нынче виленская недвижимость поднялась в цене, так что тех денег хватило бы, в лучшем случае, на флюгер. Впрочем, сослагательное наклонение совершенно неприменимо к Карлу, он все всегда делает вовремя, в самый подходящий момент, это не всегда очевидно в процессе, но какое-то время спустя непременно обнаруживается, что он опять угадал.

Меня самого считают феноменально везучим, но я-то знаю, мое хваленое везение – бледная тень Карловой удачи; впрочем, мне хватает, грех жаловаться, тем более что свой главный банк я сорвал еще в раннем детстве – заполучил лучшего в мире отца, единственный в своем роде, эксклюзивный экземпляр.

Наша с Карлом семейная история настолько сентиментальна и мелодраматична, что кажется сценарием мыльной оперы. Иметь такую биографию просто неприлично, один выход – никому никогда не рассказывать. Я, собственно, и не рассказываю, только однажды уборщице тете Саше, с которой мы прятались в подвале, когда горел наш пресненский офис, но тетя Саша – идеальная аудитория для истории о счастливом спасении сироты, ей – можно.

Началось все с того, что у Карла и моей мамы был роман, бурный и непродолжительный; потом она по уши влюбилась в заезжего артиста, а изгнанный из рая Карл уехал на первые в своей жизни гастроли и, таким образом, сам стал заезжим артистом для великого множества других девушек. Еще какое-то время спустя родился я; никаких воспоминаний о той поре у меня не сохранилось, но надо думать, мы с мамой жили вместе долго и счастливо, целых четыре года, а потом она в очередной раз влюбилась, на этот раз в альпиниста-разрядника, отправила меня на все лето на дачу с детским садом, а сама уехала в горы с новым возлюбленным; надеюсь, они прекрасно провели там время, потому что это были последние дни их жизни – обоих накрыла лавина, обоих нашли спасатели чуть ли не год спустя, когда уже не только спасать, а и хоронить поздновато.

Все это я, впрочем, знаю только с чужих слов, зато смутно помню, что меня, поскольку близких родственников не обнаружилось, отправили в детский дом, и мне там очень не понравилось. Вроде бы никто меня особо не обижал, но там не было мамы, моих игрушек и детсадовских друзей, зато были какие-то чужие противные дети и еще более противные чужие взрослые; кажется, я постоянно мерз, целыми днями от всех прятался и думал: пусть меня отсюда куда-нибудь заберут. А потом появился Карл.

Нашу встречу я помню очень хорошо; собственно, это мое первое настоящее, связное и яркое впечатление детства. В этот день нам на завтрак выдали по конфете «батончик», я совершенно ошалел от свалившегося на меня богатства и никак не мог решиться съесть свою конфету, обстановка казалась мне неподобающей для столь грандиозного события, поэтому я спрятал «батончик» за пазуху и бродил по двору, придерживая свое сокровище рукой, чтобы не исчезло. А потом меня позвали в дом и куда-то повели – сперва наверх, потом снова вниз; я смутно тревожился за конфету, но виду не подавал. Наконец я попал в комнату, которая показалась мне огромной, и там увидел Карла. В первый момент я решил, что он тоже ребенок, просто очень большого роста; по большому счету, я не так уж ошибся, в детстве, когда еще не знаешь толком, как все устроено , проще видеть вещи такими, каковы они есть. Карл не был похож на взрослых, которые меня окружали, а что размеры человеческого тела свидетельствуют о достижении определенного возраста, я, разумеется, еще не знал. То есть уже начал догадываться, но считал это суммой собственных наблюдений, а не жестким правилом. Словом, я подумал, что Карл – очень крупный ребенок, вероятно, новенький, с которым нужно познакомиться, и обрадовался, у этого большого мальчика на лбу было написано: «Со мной легко подружиться», – а мне в те дни очень не хватало друга.

Меня довольно давно уже посетило такое странное наблюдение: искренним любителям и «бессознательным» ценителям фраевского сериала про Ехо обычно не очень нравятся романы «про другое», и, как ни странно – наоборот. Есть над чем задуматься?.. Впрочем, думай-не думай, но именно «Ключ…» я бы, наверное, рекомендовала каждому, кто интересовался автором, пытался его полюбить (ну или – понять, за что же его так сильно любят преданные фанаты)), но по каким-то индивидуальным причинам не смог проникнуться похождениями сэра Макса. Попробуйте, честное слово, ещё разок, т.к. вот он – «Ключ…», вот они – все, абсолютно все, лежащие на поверхности «фишки», за которые Фрая просто невозможно не полюбить и, в конце-то концов… это ж страсть как приятно во вполне себе взрослом возрасте опять почитать «Приключения Буратино» в несколько новом ракурсе!)..

Лежащее на самой поверхности - это, конечно, «воплощенная мечта» о лениво-изысканном сибаритстве, напитанном запахами кофе (нет! не вкусом, как ни странно.. мм.. многие любители кофе знают, что вкус – дело отдельное, но запах – это всегда запах волшебства), запахом яблочного пирога, не иначе как с ванилью и корицей, который, конечно же, в «забеге по душистости» обставляет и весенние вишни в цвету, и юные нарциссы..

Лежащее чуть глубже – это «мечта о квесте». Ну каким же абсолютно хмурым и непробиваемым субъектом надо быть, чтоб не увлечься азартом погони за таинственным средневековым ключом от еще более «средневековой» таинственной двери по всем са-амым волшебным и романтическим городам Европы? А если в происходящем задействованы еще и пражские бессмертные колдуны и девочки, с легкостью ходящие и провожающие по снам?

Лежащее, в принципе, везде – это, конечно, фирменные фраевские штучки на тему того, что мир устроен так, что по жизни с тобой происходит не абы что, а именно то, что ты, лично ты, загадаешь и запланируешь. Да, именно так, нужно только волевое усилие приложить к «загадыванию» и «планированию», а тогда – всё оно обязательно состоится. Равно как и то, что на многочисленных перекрестках бытия лежат очевидные указатели направления для каждого, кто захочет научиться их видеть.. Мм.. ну да, верно, всё так и есть.. хоть и сложно реализуется в текущем безумии жизни каждого из нас.

Чуть выше я что ли очень хвалила прочитанную книжку? И 10 баллов не ставлю? (с ума сошла совсем, что ли?)) Да нет, просто абсолютно обо всём перечисленном я уже когда-то читала.. лет десять назад.. ну да, где-то посреди сериала про Ехо…

Оценка: 7

Новый роман М. Фрая «Ключ из желтого металла» - любопытная смесь дорожной истории («роад муви») и мистического детектива, написанная по мотивам «Золотого ключика» Алексея Толстого.

О чем это.

Великовозрастный молодой человек Филипп, вполне себе обезпеченный (четыре собственных квартиры в Москве - не шутка!), не отягченный какими-либо бытовыми проблемами, но отчего-то жутко разочаровавшийся в жизни, принимает предложение своего приемного отца (разумеется, Карла, проживающего в собственном доме в исторической части Вильнюса) - приобрести у одного из пражских антикваров старинный ключ 15 века. Только вот перед тем, как окончательно оформить сделку, необходимо установить подлинность раритетной находки. Без особого энтузиазма, скорее от нечего делать, Филипп берется выполнить просьбу отца. Однако пражский ключ оказывается позднейшей копией и в поисках оригинала молодой человек начинает колесить по городам и весям Центральной и Восточной Европы, сталкиваясь со все новыми тайнами, встречаясь с очень странными людьми, попадая во все более загадочные ситуации. Впрочем, мы несколько забежали вперед. Мистические проишествия начинаются в романе гораздо раньше - в тот самый момент, когда рейсовый автобус «Вильнюс - Прага» пересечет литовско-польскую границу...

Что в этом хорошего.

Во-первых, в «Ключе...» присутствует настоящая загадка, тайна. Читать роман просто-напросто интересно и увлекательно. Во-вторых, вместе с героем побываем в трех городах Восточной Европы (Вильнюсе, Праге и Кракове), сохранивших обаяние Средневековья и некую мистическую ауру. В-третьих, среди массы банальностей, плоских шуток и проч. (которые - увы-увы - ощутимо портят впечатление от романа) Фрай высказывает одну, очень неглупую мысль. Жизнь древних мифов и старинных легенд продолжается, они никуда не ушли, не растворились в небытии, а продолжают оказывать свое влияние, определять жизнь и менталитет современного человека. Нужен только повод, некий внешний толчок, чтобы открыть глаза и увидеть, как магия, волшебство прямо-таки сочатся, проступают из-под древних камней. А лучшего места, чем Прага, Краков или Вильнюс, для подобного опыта, право, трудно сыскать. Вообще, после прочтения романа вдруг вспоминаются слова одного из персонажей фильма «Сталкер»: «Вот в прежние времена было интересно: в каждом доме жил домовой, в каждой церкви - Бог. Люди были молоды. А сейчас каждый четвертый - старик». Пожалуй, в этих словах (нигде в книге не встречающихся) обнаруживается настоящий ключ к пониманию романа М. Фрая.

Что странного.

Про банальности и достаточно плоский юмор романа я уже говорил. Впрочем, мнения своего не навязываю, дело вкуса - кому-то претенциозные рассуждения героев о жизни и искусстве могут показаться действительно свежими и оригинальными. Но вот попытка сыграть роль «настоящего мужчины», выразившаяся в насыщении речи ГГ разными смешными словечками из лексикона школьников средних классов (безчисленные «фигассе», «хренассе», «обосраться», «фуфло» и т.п.) вызывют, честно говоря, тяжкое недоумение. Видимо, насыщение текста легким «интеллигентским матерком» должно было, по мысли автора, придать роману пикантность и остроумие. Увы, в данном случае, был достигнут обратный эффект. И, наконец, последнее: особенно жаль, что ко всей этой занимательной истории, Макс Фрай так и не придумал подходящего завершения. Конец - едва ли не единственное, что разочаровывает в весьма стройной и выверенной композиции романа. Наверное, было бы лучше, если автор остановился на полуслове - в конце концов, недоговоренность всегда интереснее всего, что можно изобразить в финале.

Оценка: 7

Правда, ключик-то оказывается совсем не тот, что нужен - поэтому квест затягивается и превращается в мистический трип, в котором по пятам за главным героем ходит всякая чертовщина. То автобус, которым он едет в Прагу за ключиком, провалится в какое-то дурное межмирье-межвременье, то герой не сможет проснуться из повторяющегося по кругу кошмара. Да и персонажи вокруг него собираются тоже не очень обычные: кто умеет засыпать в одном месте и просыпаться в другом, кто путешествует во времени, лихо проскакивая десятилетия и не старея при этом ни на день. Филипп со щенячьим азартом гоняется за ключиком по карте Европы, словно превратившейся в один большой форт Байярд, а вслед за героем носится читатель, которому вся эта суета вокруг ключа тоже не дает спать спокойно.

В погоне за ключом «Буратинушка» объезжает пол-Европы - от Москвы, где живет он сам, до Праги, Кракова и Германии. Эти места хорошо знакомы читателям «Живого Журнала» Светланы Мартынчик, земной аватары сэра Макса. Равно как знакомы им и сказки-мифоложки вымышленного автора по имени Борис Цаплин, книжку которого читает Филипп, - разумеется, никакого Цаплина не существует, он по-борхесовски выдуман Мартынчик.

Но главное в истории с ключом - не сами его поиски (сюжет-то, как мы уже поняли, вообще не автором придуман) и даже не открытие двери, а то, что происходит помимо и рядом с ними. Так же, как в «Лабиринтах Ехо», автор смещает фокус, переворачивает подзорную трубу, делая второстепенное главным. В приключениях Малого Сыскного Войска сами по себе приключения не значили так много, как внесюжетная (казалось бы) болтовня героев за чашечкой камры и их жизнь за пределами детективной фабулы. Именно в этом кажущемся заполнении сюжетных пауз и открывалось, как на самом деле устроен «мир глазами Макса» и как с ним взаимодействовать. А детектив - просто приманка для доверчивых читателей. Главное - не экшен, а разговоры, мысли, сны. Сны, если верить «Энциклопедии мифов» - одна из тем, на которые в принципе можно и нужно разговаривать: «Сон - самый общедоступный опыт небытия, но мало кому достает мужества признать эти путешествия на изнанку мира не менее важной частью жизни, чем бодрствование».

Настоящий золотой ключик наш Буратинушка обретает именно во сне, когда спотыкается о специальное «пасхальное яйцо» для преданных фраевцев - зовут яйцо Макс (все совпадения случайны?), и именно он, как сказали бы любители ролевых игр, «сливает инфу» герою о главном, ради чего, собственно, и написан этот ароматный текст:

"- До сих пор вы были просто участником событий. Ехали, куда пошлют, делали, что требуется, слушали, что скажут, иногда верили, иногда - нет. Наблюдали, делали выводы, гадали, что происходит, пытались что-то понять - без особого успеха. И это к лучшему. Потому что в вашей ситуации нужно не понять, а решить, что происходит.

Именно так. Решить и во всеуслышание объявить свою высочайшую волю. Твердо знать: как я скажу, так и будет. В смысле, как вы скажете. Это же ваша история. Вот и продумайте ее в деталях».

Дальше сюжет переворачивается с ног на голову несколько раз подряд, и развязку, пожалуй, не всем будет легко принять - она может показаться слишком простой. Но в этом-то и смысл как «Ключа…», так и на первый взгляд легкомысленных, эскапистских «Лабиринтов»: мир не враждебен нам. Нет конфликтов, нет врагов, кроме нас самих (об этом последнем написаны «Хроники Ехо»). Мир не препятствует нам, а помогает. Если мы сами того хотим, конечно же.

В попытках понять, чего же он на самом деле хочет, Филипп исписывает несколько страниц, но в конце концов оставляет одну фразу: «я хочу, чтобы все исполнилось смысла». Это - тоже ключ, на сей раз к первой и последней страницам романа. Чем отличается мир обессмысленный от мира, исполненного смысла? Ничем. Кроме смысла. Это просто еще один фраевский коан. А «Ключ из желтого металла» - просто еще одна «Книга для таких, как я». А «не таких» никто насильно в рай тянуть не будет, честное слово. Если их самих не затянет - а такой риск есть…

Оценка: 9

На сей раз это не фэнтэзи (впрочем, и фэнтэзи у Фрая какое-то неправильное, «неправильные пчелы»(c)), а практически мистика. Мистическая история о дверях в стене, которые надо открыть непременно ключом из желтого металла. И о поисках этого ключа, по ходу которых случаются всякие странные и невообразимые вещи.А еще о поисках смысла жизни (нет, не смысла.Скорее, ответа на вопрос «зачем я?»).

Книги Фрая, в частности эту, читаешь словно бы шестым чувством и каким-то еще третьим глазом, не так-то просто выразить свои ощущения от прочитанного.Переворачиваешь последнюю страницу и жалеешь, что книга слишком быстро кончилась, у всех (ну кроме сборников разве что) фраевских книг такой вот один, но очень существенный недостаток.

Герой как будто другой, и зовут его по-другому (Филипп), но кажется, словно по-прежнему про Макса читаешь, по-крайней мере про того Макса, который в «Энциклопедии мифов».

Хотя Макса там тоже немножко есть.:)

Книгу вероятно, я еще раз перечитаю.Уж больно странная история.

Оценка: 10

Из всех не-Еховских романов леди Фрай этот - самый Еховский. И по настроению, и по сюжету, и особенно - по незабвенному лирическому герою. Правда, сразу предупрежу, что Ехо все-таки на порядок лучше, причем эта вещь проигрывает априори, как проигрывает любая действительность по сравнению с волшебной сказкой.

Из Ехо в «Ключе» есть:

1 - Лирический герой 33 лет от роду, ленивец и раздоблай, не лишенный, впрочем, чисто есенинского обаяния. Обаяние это действует на меня только с очень большого расстояния, а как только я начинаю задумываться, понимаю, что в реальной жизни испытывала бы к этому бесполезному существу смесь раздражения и презрения. Потому что он действительно ну совершенно бесполезен и проводит свою драгоценную жизнь в какой-то дурацкой суете, причем еще не получая от этого особого удовольствия. И как только что-то становится не по нему, вместо того, чтобы встать и что-то сделать, чтобы исправить положение, начинает ныть и звать доброго дядюшку (или кого угодно еще. кто угодно еще немедленно приходит ему на помощь, что характерно).

2 - Добрый дядюшка, который в Ехо называется Джуффин, а в «Ключе» - приемный отец Карл. Основная роль доброго дядюшки заключается в том, чтобы придумывать своему большому ребенку интересные игры, одну за другой, всякие квесты и задания. Чтобы ребенок не вздумал отвлечься, трезво посмотреть на свою жизнь и понять, что она совершенно пуста. Как и всякий прилежный родитель, ДД пристально, но незаметно следит за своим малышом, и когда ситуация становится хоть сколько-нибудь серьезной - быстренько выхватывает его за шкирку прямо из-под колес проезжающего мимо грузовика. Малыш, впрочем, обычно не успевает осознать опасности, ну да и ладно.

3 - Квест в классическом понимании этого слова, пойди туда не знаю куда, найти ключ из желтого металла, которым открывается таинственная Дверь В Подвале.

4 - Препятствия, которых нет. А есть просто милые хорошие люди, которые дурят герою голову вовсе не со зла, а только чтобы ему было интересней играть. Без разбойников нет и никаких казаков, понятно.

5 - Проблемы, которых тоже нет. Ни в Ехо, ни в «Ключе». Герой прекрасно обеспечен материально до такой степени, что ни считать деньги, ни работать ему вовсе не нужно (не то чтобы он когда-то этим занимался). У него нет ни перед кем никаких обязательств, ни семьи, ни даже беременной кошки. Квест он проходит исключительно по собственному желанию и от безделья, чего бы и не помотаться по замечательной Восточной Европе, заходя в каждую кафешку на каждой площади и утешая себя мыслью, что ты делаешь важное дело по поручению любимого родителя.

6 - У героя «как по волшебству» получается совершенно все, что ему захочется. Весь вершительский фокус состоит в том, чтобы осознать свою дивную силу и решить, чего же тебе наконец хочется. Грубовато, но правильно.

Чего в «Ключе» нету:

Нет, увы, замечательного Еховского мира, который прекрасно существует и отдельно от главного героя, и отдельно же от него и интересен. Действие, как я говорила, происходит в Москве и потом в Восточной Европе. Мистика, впрочем, в определенном количестве присутствует (без нее было бы совсем тоскливо), но вот качество ее уже совсем не то. Потому что, если честно, мистические моменты в «Ключе» больше всего напоминают наркотические трипы - все это, конечно, не так плохо, но больно уж реалистично.

Еще уважаемого автора в кои-то веки подвело безупречное ранее чувство меры: роман кажется чрезмерно затянутым. Развитие идет по принципу «два шага вперед - один назад», и местами мне хотелось, чтобы оно уже скорее закончилось. Добавить ко всему чрезмерно занудные философские и наркотические периоды на несколько страниц, которые для улучшения качества текста стоило бы безжалостно урезать.

Разочаровала концовка. Точнее, не то чтобы разочаровала - я с самого начала не ожидала от этой двери ничего не то что хорошего, а интересного. Ничего и не произошло. Представляю себе, что леди Фрай хотела изобразить какую-то легкую качественную перемену в герое, обретение то ли смысла, то ли радости жизни, причем очень мягко и ненавязчиво. Знаете, в духе «Там ждет уже вас дом и старый слуга, свечи уже горят, а скоро они потухнут, потому что вы немедленно встретите рассвет». Но это не получилось не потому, что не получилось, а потому, что перемены как таковой не видно. У героя и до открытия двери все было так отлично, как простым смертным можно только мечтать. И в этом плане он несчастный человек, потому что даже такое чудо, которое якобы случилось, уже не способно сделать его жизнь лучше или интересней - потому что это и так предел, некуда дальше. Мечты голодающего лентяя-интеллигента, как я говорила))

Если книжку не сравнивать с Ехо, она вполне хороша и интересна, чего уж я. А если сравнивать - она и послабее, и откровенно «вторична», уж простите. Мотив двери сам по себе, кстати. Не помню, в какой из книг Фрай, может быть, в «Чужаке» даже цитируется классическая «Зеленая дверь» Уэллса в том же смысле, что и наша... Да и Прага и прочие восточноевропейские столицы с их традиционной мистикой тоже, извините, боян.

Оценка: 8

Странный получился роман. И «фраевский» вроде, и в тоже время, какой то неуловимо другой - более умный, что ли, более наполненый смыслом, чем сериал про Ехо.

Вроде ничего нового - есть ГГ - молодой бездельник, есть какая то загадка, которую нужно разгадать. В хэппи - энде сомнений нет, всё у ГГ получается. Но роман получился какой то более философский, что ли... Не воспринимается он как простое развлекалово.

Роман удался. Причём, удалось всё - и сюжет, и герои, и реализация. Язык - хорош. Герои - хороши. Интрига, закручиваемая по ходу действия - превосходна.

Автору (для удобства, буду говорить о Фрае именно так) удалась ещё одна вещь - удалось передать атмосферу путешествия по «старой» Европе. Путешествия по старым улочкам, атмосферу старых домов и кафешек, запах кофе и пива, запах выпечки...

Роман весь пропитан мистикой. Причём мистика ощущается даже там, где на первый взгляд её нет. Ну а как может обойтись без мистики история, происходящая в Праге? Разве можно приехать туда, и не столкнуться с колдуном или големом? Невозможно... Ну а путешествия в сновидениях просто великолепны. Карлос (который Кастанеда) удовлетворённо взирает с небес - его учение получило достойных и талантливых последователей;))

Итак. Роман представляет собой невообразимую смесь из давно известной сказки, путешествий в Ехо, кастанедовских практик и путеводителя по Праге. Смесь интересную, увлекательную умную и изящную. Рекомендовать к прочтению можно всем. Даже тем, кому «не пошёл» мир Ехо.

Оценка: 9

Не стоит прогибаться под изменчивый мир.

Пусть лучше он прогнется под нас!

А. Макаревич

В этой фразе - вся сущность философии книг Макса Фрая. Новый роман - «Ключ из желтого металла» чрезвычайно похож на похождения сэра Макса. Да, действие происходит не в вымышленном Ехо, а во вполне земных Вильнюсе, Кракове, Праге, но при этом внутренняя схожесть очень велика. Главный герой романа Филипп - просто калька с сэра Макса. Тот же глухой протест против окружающей его серой действительности, та же жизненная неудовлетворенность, то же скрытое могущество, которое постепенно проявляется по ходу действия. Главные герои романов Фрая обладают одним удивительным качеством. Они чрезвычайно себялюбивы. Они категорически не желают быть пешками в чужой игре. И они готовы пройти из пешек в ферзи, а еще лучше - из ферзей в игроки. чтобы все вокруг вертелось по их желанию.

Роман произвел на меня весьма странное впечатление. С одной стороны, он весьма интересен и необычен. Похождения главного героя очень занимательны. Никогда не знаешь, какой сюрприз подкинет тебе эта история, в какую сторону повернется сюжет. Очень оригинальны, я бы даже сказал гротескны, действующие лица романа. Каждый из них таит в себе какую-то загадку. В других отзывах уже говорилась о том, что эта история - своеобразный парафраз на тему «Золотого ключика». Я уверен, вам доставит немало удовольствия узнать в действующих лицах Карабаса и Мальвину, Арлекина и черепаху Тортилу, лису Алису и кота Базилио. Некоторые из них очевидны, другие замаскированы похитрее.

Кроме того, роман просто очень хорошо написан. С большим удовольствием я прошелся вместе с героем по узким улочкам любимых мной Праги и Кракова, и почувствовал, что неплохо было бы посетить когда-нибудь и Вильнюс. Да, если и есть на Земле города, близкие по духу замечательному Ехо, так это они.

Приключения героя весьма занимательны. Особенно удачно описаны эпизоды перемещений между мирами и в их пределах. Просто чувствуешь, как холод подбирается к ногам в эпизодах на границе или в поезде. С другой стороны, в романе осталось немало недосказанного. Мотивы действий многих второстепенных персонажей так и остались непонятными, а сами ситуации, например, с поездкой в Германию, выглядят несколько странно. Не слишком порадовал и специфический юмор Фрая, например, в эпизодах с матерящейся художницей.

Вообще, очень многие детали романов узнаваемы. Это все уже было, было, было в разных книгах автора. И если в вымышленных мирах многие особенности поведения персонажей выглядят вполне объяснимо, то в обычных земных условиях некоторые эпизоды заставляют усомниться в их уместности.

Концовка романа оказалась несколько неожиданной для меня, но типично фраевской. В общем-то неважно, чего ждали читатели. Главное, что нужнее и удобнее герою.

Вывод. Поклонникм Фрая и вообще любителям нестандартной литературы этот роман доставит немало удовольствия. Но до лучших произведений о Ехо он заметно не дотягивает. Да и ничего принципиально нового автор нам не сообщает. Как старый поклонник Фрая ставлю твердую 8.

Оценка: 8

Это - лучшее, что я читал у Фрая. Квинтэссенция всего того, что мне так нравилось в серии про Ехо, причем без тамошних бесконечных пустопорожних разговоров и повторяющихся шуточек, которые меня все же, при всей любви к автору, несколько раздражали. Концовка - настоящий катарсис, без дураков.

Книгу можно использовать как самоучитель по искусству делать свой мир лучше. Рекомендовано к прочтению для детей всех возрастов Комитетом по Исправлению, Совершенствованию и Сублимации Мирового Единства (КИСС МЕ).:lol:

Оценка: 10

С удовольствием прочел книгу. С большим удовольстаием. С не меньшим, чем первые еховские книги. Неувядающий буратинин сюжет положен на совершенно новые рельсы. И получмлось! Получилось здорово. Не знаю, как там с Кастанедой, не в курсе, лично для меня эта книга о поисках себя и поисках ключа к себе. Все персонажи, с кем встречается ГГ - хорошие, и резко контрастируют с его союственным восприятием мира. И в итоге - все хорошо.

В этой книге читатель с удивлением обнаружит историю, повествующую о том, как молодой человек нашел таинственную дверь в подвале своего отца Карла и отправился разыскивать ключ из желтого металла, чтобы ее открыть.

Макс Фрай

Ключ из желтого металла

Петр закрыл за мной ворота.

– Су-дье! – старательно, по слогам произнес он, переиначив иностранное слово на привычный лад, и требовательно уставился на меня в ожидании восхищенной гримасы – дескать, во дает, силен, собака, мать его! Смятения чувств я, прямо скажем, не испытывал, но исполнил свой мимический долг и аккуратно переместил ступню с тормоза на газ.

Однако Петровская эпоха в моей жизни закончилась; вряд ли я когда-нибудь сюда вернусь, разве что в гости к Пашке, любезно одолжившему мне свой белокаменный терем для сложной, но поучительной лабораторной работы на тему «Сведет ли меня с ума зима в Подмосковье?». Результат, на мой взгляд, вышел отрицательный; впрочем, со стороны, говорят, виднее. Ну вот и проверим, встреча с крупнейшими экспертами в этой области состоится не далее чем завтра.

– Са-ё-нара, Филипп Карлович, – пробасил мне вослед страж ворот.

Мне нравится Москва, но это совершенно не мешает люто ее ненавидеть. Она – враг, которому я сдаю одно сражение за другим. Все мегаполисы – пасти многоглавого Кроноса, а Москва – самая ненасытная из них. Она алчно пожирает мое время, а значит – меня самого. По большому счету, у человека нет ничего, кроме времени и способности осознавать его течение; впрочем, у подавляющего большинства способность эта изрядно притуплена, но меня миновала милосердная длань небесного анестезиолога, я постоянно, всем телом ощущаю, как течет через меня время, проливается через край, утекает. К этому я более-менее привык, вернее, научился отвлекаться , но в Москве время хлещет из меня, как кровь из рваной раны, так стремительно, что только искренняя ненависть к агрессору помогает мне не удариться в панику.

И чего, спрашивается, было шум поднимать, вышло-то все по-моему, как всегда, – уж если я чего-нибудь захочу по-настоящему , так и будет, даже если ради этого придется изменить государственный строй на одной шестой части суши; мне бы теперь еще вспомнить, как это – хотеть по-настоящему . Давно уже ни хрена не получается, я и пробовать перестал.

Квартира в Старомонетном – самая маленькая и неустроенная, единственная, которую я не сдаю. Считается, что я здесь живу, на самом деле бóльшую часть времени тут просто хранится барахло и пылится мертвая араукария, чья неуспокоенная душа, не сомневаюсь, гремит по ночам призрачными осколками глиняного горшка. Должна же быть в моей жизни хоть какая-то мистика.

Макс Фрай

Ключ из жёлтого металла

Петр закрыл за мной ворота.

Су-дье! - старательно, по слогам произнес он, переиначив иностранное слово на привычный лад, и требовательно уставился на меня в ожидании восхищенной гримасы - дескать, во дает, силен, собака, мать его! Смятения чувств я, прямо скажем, не испытывал, но исполнил свой мимический долг и аккуратно переместил ступню с тормоза на газ.

Я вошел в его положение и взялся пополнять коллекцию. Благодаря мне в блокноте Петра появились татарское «сау булыгыз», эстонское «нягемисени», голландское «дуй», латышское «уз рэдзэшанос» и венгерское «висонтлаташа»; за зиму его коллекция украсилась узбекским «хаер саламат булсин», гэльским «дья дыт», грузинским «нахвамдис» и одиозным китайским «хуй цзиень», а я все не мог успокоиться, продолжал расспрашивать знакомых и открывать словари в книжных магазинах - в те редкие дни, когда выбирался в Москву.

Са-ё-нара, Филипп Карлович, - пробасил мне вослед страж ворот.

Мне нравится Москва, но это совершенно не мешает люто ее ненавидеть. Она - враг, которому я сдаю одно сражение за другим. Все мегаполисы - пасти многоглавого Кроноса, а Москва - самая ненасытная из них. Она алчно пожирает мое время, а значит - меня самого. По большому счету, у человека нет ничего, кроме времени и способности осознавать его течение; впрочем, у подавляющего большинства способность эта изрядно притуплена, но меня миновала милосердная длань небесного анестезиолога, я постоянно, всем телом ощущаю, как течет через меня время, проливается через край, утекает. К этому я более-менее привык, вернее, научился отвлекаться, но в Москве время хлещет из меня, как кровь из рваной раны, так стремительно, что только искренняя ненависть к агрессору помогает мне не удариться в панику.

И чего, спрашивается, было шум поднимать, вышло-то все по-моему, как всегда, - уж если я чего-нибудь захочу по-настоящему, так и будет, даже если ради этого придется изменить государственный строй на одной шестой части суши; мне бы теперь еще вспомнить, как это - хотеть по-настоящему. Давно уже ни хрена не получается, я и пробовать перестал.

Квартира в Старомонетном - самая маленькая и неустроенная, единственная, которую я не сдаю. Считается, что я здесь живу, на самом деле большую часть времени тут просто хранится барахло и пылится мертвая араукария, чья неуспокоенная душа, не сомневаюсь, гремит по ночам призрачными осколками глиняного горшка. Должна же быть в моей жизни хоть какая-то мистика.

Вот и сейчас я просто прибавил к куче хлама еще две сумки, извлеченные из багажника, даже проветривать помещение не стал - некогда, потом когда-нибудь, или никогда, поживем - увидим.

Далее - Белорусский вокзал. Дорожный саквояж в камеру хранения, жетон с номером в карман и бегом наверх, новый владелец моего «фольксвагена» уже ждет, нахохлившись, под часами. Машину он осматривал третьего дня, остался доволен настолько, что почти утратил способность торговаться; всего-то хлопот - отдать ключи и заранее приготовленную генеральную доверенность, забрать деньги - минутное дело. Я всегда стараюсь избавиться от машины, если уезжаю из города больше чем на месяц, а вернувшись, покупаю новую, практически первую попавшуюся, мне лень подолгу выбирать, и, по правде говоря, не имеет значения, на чем ездить, поначалу я в восторге от любого автомобиля, просто потому, что он новый, а через неделю надоест, мне быстро все надоедает, и знал бы кто, как я сам себе надоел за тридцать лет и три года.

Из Замоскворечья пешком до Малой Дмитровки, эспрессо, еще один эспрессо, Пашка наконец явился, отдаю ключи, сославшись на дела, отказываюсь от предложения пообедать. Он классный, мутная рыба с добрейшим сердцем, он, как говорится, настоящий друг, точнее, редчайшая разновидность приятеля, готового в случае чего помочь делом, легко, на бегу, искренне полагая всякий свой великодушный поступок сущей ерундой, а единственной адекватной реакцией спасенного - разовую устную благодарность; словом, Пашка настоящее сокровище, но мне не о чем с ним говорить, и не только с ним. По идее, молчание должно было осточертеть мне за эту зиму, но я только начал входить во вкус, поэтому обедать буду один. Или вовсе не буду, жрать мне, кажется, тоже надоело, хотя время от времени хочется, конечно, но сам процесс - изо дня в день одно и то же, жевать, глотать, тьфу.

Теперь книжный магазин и еще один книжный магазин, Карл спохватился в последний момент, длиннющий виш-лист вчера прислал, всех его заказов я, конечно, не исполню, тут, по-хорошему, хотя бы неделя на поиски нужна, но примерно четверть списка мне вполне по силам. Чашка кофе на бегу, потом еще одна - на этой стадии мне требуется не столько кофеин, сколько пауза, чтобы перевести дух, проглядеть купленные книги, покоситься на часы, вздрогнуть, выругаться, вскочить, шаря в карманах, и, не дожидаясь сдачи, убежать. До поезда всего пятьдесят минут, а мне еще предстоит долгая изматывающая поездка на Белорусский вокзал, целых, страшно сказать, две остановки на метро.

Сделал всего ничего, даже пожрать не успел, а шести часов моей жизни как не бывало - обычное дело, в Москве все так живут, вечно ни черта не успевают, кроме самого необходимого, да и то за счет сна; здесь, кажется, нет ни одного человека, который может позволить себе спать сколько хочется, даже дети хронически недосыпают. Однажды жители этого города сойдут с ума от усталости, остается надеяться, что все в один день, так им будет проще освоиться, а я сюда - ни ногой, по крайней мере в ближайшие месяцы, а потом будь что будет.

Истекая временем, я рухнул на бархатное, синее с золотом покрывало и вознес привычную дорожную молитву: «Пожалуйста, Господи, никаких соседей, будь человеком, очень Тебя прошу». Окажись я сам на месте Бога, вряд ли потрудился бы исполнять капризы церковно необработанного мизантропа, вспоминающего обо мне только перед отправлением очередного поезда дальнего следования, однако Он, в отличие от меня, не мелочен, молитва, как всегда, подействовала, в мое купе никто не вошел. А когда поезд потихоньку отполз от платформы, края рваной раны стали затягиваться, время мое загустело и замедлило ход, так что при известном воображении вполне можно было представить, что его хватит еще очень, очень надолго, а может быть, даже навсегда. Прежде у меня это получалось, а теперь нет, но надо стараться.

Проводница забрала билет, включила телевизор и, не дав мне опомниться, ушла. Бедняжка, надо думать, убеждена, будто включить телевизор - благодеяние такого масштаба, что мнения облагодетельствованного можно не спрашивать, кто же в здравом уме от своего счастья откажется? Считается, вероятно, что каждая минута, проведенная в тишине, - почти непереносимое мучение; возможно, это уже неопровержимо доказали британские ученые и увидели из космоса астронавты. Прежде пассажиры добирались до станции назначения истерзанные молчанием, едва живые от этой муки, а теперь наступил золотой век, еще немного, и конфискация телевизора останется единственным уголовным наказанием; впрочем, ООН быстро приравняет этот варварский метод к пыткам и искоренит повсеместно, можно не сомневаться.

Петр закрыл за мной ворота.

– Са-ё-нара, Филипп Карлович, – пробасил мне вослед страж ворот.

Мне нравится Москва, но это совершенно не мешает люто ее ненавидеть. Она – враг, которому я сдаю одно сражение за другим. Все мегаполисы – пасти многоглавого Кроноса, а Москва – самая ненасытная из них. Она алчно пожирает мое время, а значит – меня самого. По большому счету, у человека нет ничего, кроме времени и способности осознавать его течение; впрочем, у подавляющего большинства способность эта изрядно притуплена, но меня миновала милосердная длань небесного анестезиолога, я постоянно, всем телом ощущаю, как течет через меня время, проливается через край, утекает. К этому я более-менее привык, вернее, научился отвлекаться , но в Москве время хлещет из меня как кровь из рваной раны, так стремительно, что только искренняя ненависть к агрессору помогает мне не удариться в панику.

Макс Фрай «Ключ из жёлтого металла. Ключ из желтого металла Ключ из желтого металла читать

* * *

Макс Фрай

Ключ из желтого металла